а я тупо злюсь на себя, на него, на подруг, на зиму и снег. Чувствую, как горечь заполняет меня, я готова разорваться и вылететь пулей, но все еще на режиме предохранения. Гнев медленно выходит из своей скорлупы, чтобы уничтожить меня. Ноги начинают мелко дрожать, а кончики пальцев не чувствуют боли, когда я впиваюсь в них ногтями.
— Сходи, умойся, — голос внутри меня набирает силу.
Я встаю и на подкашивающихся ногах, но с улыбкой на бледном лице прохожу мимо. Его губы от меня так близко.
Открываю дверь в туалет, прохожу, упираюсь руками в столешницу и смотрю на себя в зеркало. Никого нет, можно расслабиться. Отчаяние и гнев сделали свое дело. Лицо стало мертвенно-бледным, глаза ввалились и безжизненными озерами смотрят на меня. Улыбка сожаления, потери и рухнувшего призрачного счастья застыла, и казалось намертво впечаталась в мое лицо. Я закрыла глаза, чтобы расслабиться, найти в себе силы жить дальше, в конце концов, покинуть сие заведение своими ногами. Вот так тупо стояла и считала секунды, которые каплями вечности эхом отдавались в моей голове.
Дверь открылась, но я не открыла глаз. Почувствовала его запах и щелчок задвижки.
— Я ждала.
Он грубо схватил мои руки, завел за спину и приподнял вверх, причиняя боль. Промолчала, крепко сжала зубами губу и почувствовала привкус железа.
— Сука, как я хотел тебя. Выебать и растоптать.
Мне было все равно. Я снова была счастлива быть рядом, слышать его голос, вдыхать его запах, чувствовать его руки и губы на себе. Я была тряпкой.
— Делай, что хочешь, но будь рядом.
Он развернул меня к себе, провел указательным пальцем по щеке, губам, далее грудь, под юбку, и отодвинув краешек стринг, вторгся пальцами в киску, которая начала наливаться соком уже давно. Я приоткрыла рот, и два его пальца оказались внутри. Начала сосать их, проводила язычком по кругу и смотрела ему в глаза.
— Вкусная сука, — он вынул пальцы из моего рта и провел кончиком языка по верхушкам пальцев.
Одним махом посадил меня на столешницу, резко развел колени в стороны и присел на корточки. Его губы оставляли влажные дорожки на внутренней поверхности бедра и наконец, достигли цели. Схватил меня за бедра, притянул поближе и с жаром впился в мою киску. Его язык проникал везде; — обжигал своей влагой маленькие губки, совершал обход по дырочке, и круговыми движениями буравил ее насколько мог. Он прикусывал и всасывал мой клитор и губки, медленно выпуская их на свободу, а потом опять с силой всасывал… И лизал, лизал не останавливаясь, боясь потерять найденное, не насытившись. Я тонула в обжигающих ощущениях, растворяясь в волнах чувственности и вожделения. Обильный сок тек из меня. Резко отступил и безжалостно впился в губы, делясь со мной моею же влагой.
Далее глухо прорычал, поставил раком, и с силой вошел в мокрую, жаждущую его хуя, киску. Вонзаясь со всего маху в пылающую, сочащуюся матку, скрипел зубами от ярости и желания. В этой потрясающей по накалу ебле не было места жалости. Он буквально сочился животной грубостью и насилием.
— Что, сука, ждала меня, да?
Ответом ему был всхлип, слезы счастья черными ручейками бежали по щекам.
Он схватил меня за шею и начал душить, не сбавляя темпа. Я оказалась в вате, изолированной от всех, его голос и звуки нашей ебли, доносились откуда-то издалека. Я обмякла, и звезды проносились мимо с космической скоростью, а я лишь любовалась в этом полете моим оргазмом как бы со стороны. Сука текла, сильно текла. Его хуй входил жестко, моя киска с чавкающими звуками выпускала его из себя. Пульсация во мне достигла пика, и тут галактика взорвалась фейерверком и черная дыра поглотила меня.

Его тело била дрожь. Он хрипел. Поток спермы заполнил меня и вытекал наружу конвульсивными горячими толчками.
В дверь стучали. Он вытер хуй салфеткой (автор извиняется, занавески не нашлось), заправил рубашку, застегнул молнию, и сказал:
— Завтра у меня.
— Да.
Поправила лифчик, прическу, одернула юбку и начала рыться в сумочке в поисках помады и туши.
— Готова?
— Да.
Он отпер дверь, впуская двух девиц:
— Девушки, извините за задержку, у нас тут консилиум по поводу грядущей консолидации банковской системы, — и одарил их очаровательной улыбкой.
Они засмеялись, выпуская его, зашли и уставились на меня.
Я молчала и подводила глаза.
Возможно, сейчас какие-нибудь ебучие эстеты и всезнающие гурманы скажут, что это нифига не по-гусарски драть обожаемую женщину в помещении туалета, не отвечающим санитарно-эпидимиологическим нормам и голливудским представлениям о романтике. Что надо это делать исключительно на лепестках роз, в лучах заката под музыку Рамштайна, или Вивальди. Так вот, пусть эти романтики и импотенты идут строго нах, ибо они видимо никогда в жизни не хотели женщину настолько, что место ебли уже не играет никакой значимой роли.

Морпех

День медика на природе

Моя мучительница